Моим родителям посвящается

Малышка Таюта помнит самый счастливый день в своей жизни – дядя Гена подарил ей кисточку, а ещё, улыбнувшись хитро, вытащил откуда-то коробочку, у Таютаньки аж сердечко щёлкнуло – красочки! Кисточкой девочка сразу же принялась рисовать, оставив в покое взрослых. С красками проблем нет – выбирай любую. Надо просто подойти к дяде Знаку – взять с палитры синенькую, у дяди Волошина точно есть красненькая,а если смешать её с желтой, то уже можно рисовать лисичку. Ей, конечно же логичней сидеть на травке, но Таюта нарисовала море, пусть лиса покупается, потому что зелёная краска есть только у папы. К нему пока лучше не подходить. Вот дядя Жора Знак вернётся из магазина – папе полегшает , тогда можно будет и лужок изобразить…

А ещё, Таютка должна неусыпно следить за дверью, вернее за тёткой-искусствоведкой. Дяди художники называют её, правда, по-другому, но детям это слово произносить нельзя. Поэтому девочка кричит, едва заслышав тяжёлую поступь “мымра!” и папа быстренько прячет под стол бутылочку, а в мастерских художественного фонда воцаряется напряжённое ожидание… Мымра бочком втискивает своё жирненькое тельце в проём двери и Таютка быстренько прижимает ладошки к ушам – начинается немое кино… Ухихикаться! Глаза Мымры, и без того, как у рыбы, вот-вот вылезут из орбит, рот – как тоннель из которого доносится мощный рёв паровоза,Таютка слышит его даже сквозь ладони. А что там дядя Жора? У него очки, как телевизор КВН, они уже на кончике бордового носа, ну ещё чуть-чуть… свалились – так и знала! Дядя Гена Григорьев трясёт окладистой бородой, на папу лучше не смотреть, дядя Волошин белый, как мел и машет кулаками. Лишь Терёхин уныло смотрит в окно, повернувшись к “спектаклю” спиной и часто-часто моргает. Таюте его жалко – вчера хоронили тётю Галю.

Фантастическая женщина! Точёная фигура, в неизменно чёрном платье, она, как богиня, не входила – спускалась снебес, окутанная дымкой душистого табака. Изящные пальчики, ярко-алые ногти, ох! как изящно смотрелся в них длинный серебристый мундштук!

Чудо милое, как тебе Ду-Фу? – как-то раз обратилась она к Таюте, Александр, не припомню, у тебя ведь есть его сборник - это уже к папе.

Таюта, ну ты же знаешь, твоё любимое, про лошадь – оправдывался папа, и Таютка зарыдала, едва выдавив пару фраз

Бедная старая кляча,
Брошена у дороги…, ей всегда было грустно , что люди бросили это беспомощное создание, и никому в целом мире нет до него дела.

Ну, солнышко, не стоит так расстраиваться – присела перед ней “богиня” и нежно утёрла слёзы с детских щёк

Она уже и читать умеет?! – опять к папе….

А что Таютке было делать. Папа редко брал девочку с собой, в садике она тоже не задерживалась – всё какие то простуды и ангины, вот и сидела с температурой в кроватке, папа накидывал гору книжек и говоря “постараюсь побыстрее”, возвращался иногда под утро. Он наспех объяснил доче написание букв, и звучание слов, два самых коротеньких и привлекли внимание – Ду-Фу. Потом уже были другие книги, одну из них Таютка струдом поднимала – там инопланетные картинки –плоские люди и звери, но все завораживающе красивые. Первая была сборником стихов китайского поэта, вторая – искусство древнего Египта...

Тётя Галя поднялась с колен, и открыв маленькую сумочку, протянула Таютке пятачок. Ребёнок завертелся волчком от радости, и забыв про “спасибо”, ринулся вниз по лестнице. “Ура!” - эта маленькая монетка открывала дверь в самый сказочный мир на земле. Мастерские художников размещались в старом монастыре, на задворках которого, какие то “умные дяди” устроили зоопарк, вот туда то и мчалась девочка, не чувствуя под собой ног . Надо проведать любимого Лиса – подрос уж, наверное,посмотреть – не грязная ли у тюленей вода, эх, для волка желтоглазого не захватила хлебушка… Когда ребёнок сильно доставал, у взрослых всегда находилась монетка, и тогда дни для Таютки летели стрелой. Милый пони уже устал бегать по кругу, зоопарк закрывался и девочка заторопилась – как там папа? Подбегая к дверям, прислушалась – любимый, родной, долгожданный голос- мама! Мама приехала!!!

Мама училась где-то далеко – она будет врачом. Каникулы всего два раза в год, но зато какие… Папа вёл своих дам вресторан, дома были пельмени аж целых две недели и огромный-огромный торт. Его долго можно“подкапывать” ложечкой – там в середине безе, просто объеденье! Торт, правда рухнул на следующий день, ведь Таютка не знала, что пустой он обвалится, но её не ругали – в доме был пир горой.

Дядя Гена щекотал малышку своей бородой, так уютно было сидеть на его огромных коленях, любоваться на маму с папой,тётю Галю, на то, как рука дяди Терёхина нежно гладит её иссиня-чёрные волосы…

И вот, он грустно смотрит в окно, наверное ещё не видел Таюткиной записки, в ней стихи о прекрасной даме

Лягу на софу –почитать Ду-Фу,
Закурю сигарету… Люблю я женщину эту…

Нет. Наверное не читал.

Ну, вот наконец то можно снять “наушники” ( Мымра прооралась, и хлопнув дверью пропала) и открыть заветную коробочку – тёмно-зелёную с надписью “Ленинградские”, где каждая акварелька завёрнута в серебринку. Таютка знает, что они сладкие, но не разворачивает, а наоборот, налюбовавшись, коробочку бережно закрывает и прячет подальше это“сокровище” - пока она у художников, своё можно и поберечь. Девчонка гладит колено дяди Гены, милый такой, он здорово угадал, о чём Таютка мечтала,дома папа не разрешал трогать его краски. А вот теперь у неё будут свои и всё существо ребёнка расплывается на встречу бороде . Он, наклонившись под стол, тоже светится – “Вот ты где, милая,спряталась от шума-гама подальше”. Таюта любит сидеть под столами, там совсем другой мир. Под этим, на пример, навалена куча хлама, но лишь на первый взгляд. Это огромные старинные самовары. У Таютки есть даже свой “любимчик”, он отливает медным боком и издаёт приятный гул, если его задеть, да и краник можно покрутить. Дядя Гена собирает их где-то и приговаривает “Выйду на пенсию – отреставрирую”. Дядя Волошин собирает утюги, они тяжёлые и с дверцами – туда закладывались угольки, в старину электричества то не было. Дядя Жора коллекционирует пустые бутылки.

У них с папой дома тоже много разного. Есть большая тётька с завязанными глазами, руки скрещены за спиной – вних должен быть меч, но он куда то запропастился, на трюмо развалился медведь, охраняя маленькую шкатулочку – она ажурная до такой степени, что видно, как внутри сверкают мамины “бриллианты”. Таютке даже не верится, что всё это сделано из чугуна и называется чудно “каслинское литьё”.

Папа приучает доченьку бережно относиться к старине, она жёсткой кисточкой каждый день очищает эти сокровища от пыли, он и к Таютке относится, как к фарфоровой куколке, нежно расчёсывает золотистые локоны,искупав малышку в огромном тазу: “Потерпи, милая,скоро мама приедет, теперь уже на совсем, а пока-спать”, и баюкая своё дитятко, он напевает ей смешную песенку

Мой маленький гном
Поправь колпачок
Слезинку утри
Потерял башмачок…

Так, на сегодня – всё - два громких хлопка в ладони вернули Таюту снебес на землю. Набросив халат на плечи, она устремилась в “гримёрную”, и Валерий, провожая свой класс, бросил ей на ходу: “Тая, поторопись, унас гости”.

Гримёрная – всего лишь небольшая комната, где такой родной с детства запах, в ней свалены в кучу ненужные краски, этюдники, холсты. В общем всё, что Валерию ни к чему – он теперь на гребне славы, преподаёт даже… Таюта втискивается в чёрное платье, поправляет локоны, глядя в старинное зеркало, в позолоченной когда-то раме. От старости зеркало помутнело, и девушка, отражённая в нём, до боли напоминает кого-то…

Тая! Ну сколько можно! Шевелись! - врывается Валерий.

"Шевелюсь,шевелюсь, - думает Таютка, – только ужасно жаль тратить время на этих напыщенных “мымр” от искусства. Опять эти бесконечные разговоры, охи-вздохи и она, грациозно отставив локоток, вроли Музы, весь вечер должна пускать колечки призрачного дыма, кивая знакомым и так, слегка, тщедушным мальцам… Натурщица, уборщица,любовница – три в одном", - невесело усмехнуласьТаютка, входя в зал с камином.

“Раньше хоть девицы были, - осматривала она собравшихся, – голые ноги, красивые плечи, всё путём, а сейчас – одни рожи прыщавые с трёхдневной щетиной”, клуб “голубенький василёк” называла она эту публику. Эти любят порассуждать об искусстве в общем и о живописи в частности: художнички от слова “худо”, весь Египет в гробницах бы перевернулся, увидев их мазню: али баба аль мужик – не разбёрёшь и всё серо-бур-малиновое… В комнате тепло и почти весело, а за окном наяривает дождь. Как всегда,впрочем, чего-чего, а воды в Питере хватает. Таютка помнит всего две недели солнца, когда город утопал в его потоках и её душа размякла от этогоудивительного тепла…

Она была студенткой первого курса мединститута, а всё свободное время проводила в академии художеств, куда безуспешно поступала два предыдущих года. “Талантам надо помогать – бездарности пробьются сами” - невесело шутил по этому поводу дядя Гена. Он появился шумно и радостно на пороге их комнатки в общежитии: “Ну, принимайте молодушки! Вот, решил навестить город юности моей. Да что б нескучно вам со стариком было – прихватил балбеса,знакомьтесь: приятель старости моей…” Молодость!!!Она влюбляется легко, непонятно как и зачем. Две недели солнца и любви пролетели незаметно. “Я постараюсь не на долго”- шепнул Герка на дождливом перроне, а исчез навсегда… И все, что осталось - звук мокрых подошв по полу – ботинки и носки он снимал одновременно, что б “не наследить”.

Тая, ветчинка кончилась – давай подрежь - нарушил воспоминания Валерий, -да шевели, шевели задницей! О!Раскомандовался! Это он сейчас такой храбрый, знаменитость всё-таки, но Таюта помнит этого робкого, теряющегося перед ней пацана, когда дядя Жора Знак “прогудел”: “Вот, познакомься – мой протеже. Пописывает, пописывает…” и удалился навстречу вновь прибывающим, оставив эту пару – у него были заботы и покруче, перебравшись в Питер,он подмял под себя почти все галлереи.

Валерию нравилась эта женщина, она всегда среди художников, неприступная и надменная, в своём неизменно чёрном платье, с ярко-алым ртом в ореоле золотых локонов.Сплетни к ней не прилипали и покровительство “сильных” от искусства, делали её в глазах Валерия просто женщиной-мечтой. Для его далеко идущих планов она подходила изумительно. И вот “мечта”смотрит на его дипломную работу “Ленинград строится” - огромное полотно, на нём станция метро, невзрачно-серые люди спешат по ступенькам,на заднем плане стеклянные двери с красными буквами “выхода нет”. “Уж лучше, когда нет входа…”- вскользь проронила тогда Таюта. И позже, когда он сломал этот “неприступный лёд”, её рецензии звучали так же беспощадно, что злило Валерку всё больше и больше.

Ну! Скоро ты! – ворвался он на кухню с бокалом вискаря, - на вот, хлебни.

- Мутит, - Таюта отстранила протянутую руку.

- Что! Ты с ума сошла, я же дал тебе денег, опять всё на шмотки спустила, с… - матюгнулся Валерий, - тоже мне, медик хренов!

- Это точно, оба мы не на своём месте, - вздохнула Таютка…

- Смотри, - оборвал её рассуждения свирипеющий Валерий, – мне хлопоты эти с пелёнками ни к чему, да и у тебя, сын сиротой растёт при живых-то родителях!

Да… Стёпка – маленький, ласковый клубочек, он повисал на шее и радостно вопил: -Мама! Мама приехала! Папа интересовался вскользь: - На долго? Таюта, присев накорточки и вся растворившись в объятиях своего чада, отмахнулась: - Нет. На каникулы...

- Господи, доча! Да ты закончишь когда нибудь этот чёртов институт – “негодовала” на встречу мама, обнимая эту сладкую парочку,

- Можно подумать, ты училась меньше – чмокнула она свою учёную маму, поглаживая Стёпку по беленькой макушке : -Маленький, потерпи, всего годик остался и я приедууже насовсем – целовала она розовые щечки. Любила Таюта приезжать домой! Здесь её всегда ждали, здесь она на своём месте,

- Герка тут пару раз заходил… - как бы невзначай роняет папа, -Зачем!?, - стрелой выпрямляется Таюта. –Он мне класки плинёс и кисточку, - щебечет Стёпка и ужетащит Таютку на встречу с прекрасным: -Пойдём,покажу, какую я лошадь налисовал...

Дома хорошо!!! Всё знакомое и родное. Вечером на “огонёк” потянулась старая компания, всем надо посмотреть на Таютку, порасспрашивать о Питерских, да и просто вспомнить былое.

- Таютка, золотко, как ты находишь Сикстинскую мадонну? – басит дядя Волошин. “О, господи, а как? Ну мадонна, ну с младенцем, ну прекрасно – в Цвингере ей и место...” - лихорадочно думает она, но спокойно отвечает: - Впечатляет!.. –А ты представь, я плакал. Стоял, три часа любовался и плакал –гениально!!! А какой там пурпурный, Таютанька, по бёдрам – никому такой цвет не удавался… Она непомнила – какой там цвет и какие бёдра, да это ине важно. Главное - оттаяло её сердце, она искренне улыбалась – такой родной с детства разговор и какое всё настоящее!

Дядя Терёхин приветствовал её стоя. –Сидите, сидите, - попыталась остановить его Таюта, но Эти мужчины были интеллигентны: даже если на войне потеряна нога, это не повод здороваться с женщиной, развалившись на стуле… А ласковая ладонь уже подносит к губам её руку: - Как ты похожа… -замолкает он на мгновение – только вот волосы тициановские…

“- Да. Божественная тётя Галя… Нужно, действительно завтра идти, а то случится, как с ней”, в задумчивости Таюта уже десятый раз перекладывает ветчину на блюде, из оцепенения её вывел бравый голос:

- Таисия Александровна! Все-все знают музу великого нашего, одне мы вот в Германиях не в курсах остались –тычет ей потную ладонь здоровенный толстяк. “Ну, ты то уж мог там и навсегда остаться, никто и неопечалился бы ” - усмехнулась про себя Таютка, и, протянув ладонь на встречу, поправила: -Меня Таюта зовут.

- Да брось ты выпендриваться – шипит на ухо Валерка, ему не нравится, что она неизменно поправляет всех и его, в первую очередь относительного этого смешного имени.

- Папу, папу Вашего помню, учились вместе – продолжает гудеть толстяк – тоже, знаете ли, неплохой художник… Да и Геша, Геша-борода, как он там, к стати?

- Умер он прошлой весной – с горечью роняет она. Так и не успел милый дядя Гена отреставрировать свои “сокровища”- два дня на пенсии-то и пожил.

- Тая. Таенька, шевели ходулями, там у народа посуды грязной уже немерянно, а ты тут слёзы роняешь, решил поторопить её Валерий, заискивающе улыбаясь гостю.

-Да не Тая я! А Таюта! – вдруг завопила она

- Знаем, знаем, бажовских сказок тебе папаня в детстве перечитал видно, тоже мне, медной горы хозяйка! А мы ж забыли, сирые – вы ж с Урала…

- Кажется погорячился – думал Валерка, ощупывая нос. Белый халат, участливо склонившись над ним,произнёс: - Ну вот и славненько, Валерий Петрович, очнулись, голубчик Вы наш. Операция прошла успешно, через недельку будете как новый, к Вам тут из милиции, кстати…

- Ну-с, и что мы помним? – задала вопросик серая невзрачность, пристраиваясь на краешек кровати

Последнее, что всплывало в памяти: странная эта женщина, её точеная мраморная рука с кроваво красным маникюром и огромное старинное блюдо с ветчиной, стремительно надвигающееся к переносице… Да, и ещё, уходя в темноту, она напевала эту дурацкую песенку

Мой маленький гном
Поправьколпачок
Не топай ногой –
Получишь щелчок…